Татьяна Берхина
1990-ые годы для кого-то в нашей стране были страшными, а для нас, прихожан Богоявленского храма, самыми счастливыми. Отец Геннадий тогда предвидел:
– Вы еще будете вспоминать это время как самое светлое…
Богоявленский приход был единой семьей, и отец Геннадий – отцом семьи. Эта иерархичность, которую сейчас порой ругают, была для нас даром Божиим, потому что мы ощущали плоды этого заповеданного в Евангелии устроения. В Богоявленской общине я не слышала пререканий: «А почему он? А почему я?» Каждый был на своем месте и дорожил им. Самое простое: мыть полы в храме, – это надо было еще заслужить. Потрудиться в храме почитали за счастье. Также и принести что-то в храм, – какая была радость: приняли! подошло!
Тщательность батюшки при устройстве храма нам казалась естественной. Так и должно быть. Если это для Бога, как же иначе? Только потом, оказавшись где-нибудь еще, мы могли видеть, что все может быть не так… Воспитание, которое отец Геннадий нам дал совершенно бесценно. Когда в храме появлялась новая икона, отец Геннадий так радовался! Для меня его образ связан именно с радостью. Это настолько теплый и радостный человек! На детских елках он был необычайно веселым, искрящимся и даже озорным. Авторитет настоятеля от этого ничуть не страдал.
Отец Геннадий очень любил устраивать праздники. Когда я только пришла в Церковь, меня это покорило: так, оказывается, может быть. Это шло у него от души, ему хотелось, чтобы все собрались. В дни двунадесятых праздников устраивалось приходское застолье. Он наливал себе маленькую рюмку и с нею обходил буквально всех. От него столько исходило радости и веселья, что он их просто источал. Но эту же силу откуда-то надо брать, чтобы делиться ею с другими?
– Трапеза – это продолжение службы, – говорил он.
Долгое время он возглавлял и будничную приходскую трапезу. Никто даже за стол не садился, пока отец Геннадий не придет и не благословит еду. А ждать приходилось все дольше и дольше по мере все возрастающей нагрузки батюшки, пока он не стал благословлять начинать без него.
За праздничным столом батюшка всегда обращался к нам с кратким словом. Он соотносил высокие духовные смыслы с нашей повседневностью, так чтобы мы могли всецело проникнуться ими. Он старался сказать что-то очень теплое. Его семья изначально жила внутри церковной традиции, а мы, прихожане по большей части нет. Поэтому отец Геннадий постоянно стремился помочь нам одухотворить всю нашу жизнь вплоть до быта. Он подчеркивал, что не должно быть разделения на жизнь в Церкви и вне.
Помню, на день рождения, на именины батюшке дарили цветы, а он их раздавал всем, кто потрудился, готовя, накрывая столы, убирая. Он сам ходил и раздавал эти цветы. Еще пойдет найдет тебя, как пропавшую овцу (Лк. 15:4), чтобы лично вручить тебе этот цветочек. Это было так трогательно и дорого.
У нас был ныне уже почивший сотрудник Николай Мархаев. Он поначалу с трудом входил в церковную жизнь. И вот однажды он поехал что-то починить, кажется форточку, домой к отцу Геннадию. Заходит в комнату батюшки и видит коврик в молитвенном углу с иконами… А этот коврик весь вышаркан, истерт в поклонах. Как же это его тогда впечатлило! Он об этом потом всем рассказывал. Это сыграло большую роль в его воцерковлении и есть упование: спасении души.
К отцу Геннадию все на приходе относились с подчеркнутым благоговением и любовью. Для тех, кто только приходил в храм, это иногда было странновато. Но если этого нет, отношения внутри общины очень быстро скатываются к панибратству, чему немало горестных примеров. А на Богоявленском приходе никакой фамильярности никогда не было.
Храм Богоявления всегда был образцовым. Таким и должен быть храм, где настоятельствует благочинный. На Богоявленский храм многие приходы ровнялись.
Когда сыновья отца Геннадия нынешние отцы Николай, Иоанн и Андрей еще были юными алтарниками, – то служба была такой изящной и слаженной по исполнению, что казалось – лучше и не может быть. Никто из них никогда не ошибется на службе, не чихнет, не покашляет – никаких лишних движений, и все происходящее во время богослужения строго в унисон. Всегда все было настолько стройно и красиво, что все человеческое при священнодействии сходило на нет и уже никак не обнаруживало себя. Служба была строгой, но радостной. Еще его службы отличала совершенная внятность, размеренность: не тихо – не громко, не быстро – не медленно, – все так, как и должно быть.
Записала — Ольга Орлова